Crossover

Хотя слово «crossover» буквально означает «пересекать», «переходить», «перекрещиваться»,  в нем, как и почти всегда в английском языке, есть несколько вторых, скрытых  смыслов. «Crossover»  - (это вообще-то глагол, но может быть и существительным, и прилагательным)  –  нечто находящееся на пересечении, промежуточное, не принадлежащее чему-то одному, но сразу многим началам, наукам или искусствам, нечто интертекстуальное, интеринтеллектуальное и даже интерсексуальное (часто можно услышать – «His  crossover sexuality»).В русском языке пока нет понятия, покрывающего так много смысловых полей. Поэтому я решил назвать эти заметки английским словом.

Поговорим о некоторых явлениях современной музыки, которые лучше всего обозначаются именно  этим словом  - «crossover».  Навели меня на эти мысли события одного дня в сентябре 2004 года. В этот день в Москве одновременно состоялось два концерта: один в Малом зале консерватории, а второй – в Московском Доме Молодежи. Я побывал на обоих.

У этих концертов было много общего. И там, и там играл один и тот же состав музыкантов: две скрипки, альт и виолончель; состав этот  носит наименование  «струнный квартет». Оба квартета были из США. И там и там музыканты перед концертом настроили инструменты, смазали смычки канифолью, проверили колки и подставки...

Но было много и различий. На одном концерте было человек 120, на другом – более 2000 . На одном  концерте прозвучало примерно 1 час чистой музыки, на втором  – 2 часа 30 минут.  Один концерт шел при ровном академическом свете, и музыканты были во фраках, а второй – при большом количестве световых и дымовых эффектов, лазеров и голографий, и музыканты были в джинсах и тишортах. Одни музыканты настроили свои инструменты, и этим ограничились. Другие еще много часов настраивали аппаратуру, свет, звук, семплеры, аплифайеры, компьютеры и мониторы.

В Малом зале консеватории играл квартет из американского города Милуоки, штат Висконсин,  называемый  Fine Art Quartet.  В МДМ играл квартет из Сан-Франциско, штат Калифорния называемый Kronos Quartet, солировал финский аккордеонист (точней сказать баянист, поскольку он играл не на клавишах, а  на кнопочках) Киммо Пойхьонен.

Прежде чем пуститься в пространные рассуждения о crossover, о загадочных пересечениях времени и пространства и прочих тонких материях, выскажу одно вполне будничное пожелание: неужели нельзя нашим импрессарио договариваться между собой, чтобы не было таких злополучных совпадений. В Москве есть не так уж много людей, любящих квартетную музыку, еще меньше тех, кто любит именно американское квартетное исполнительство. Но все-таки они наверное есть, хотя их может быть всего 30 человек. Каково же им пришлось, когда так редко балующие нас Гранды американского «квартетизма», приезжают и дают концерт в один и тот же день и час, но в разных местах.  Представьте, что в Москву приезжает Бритни Спирс и выступает в Олимпийском, а в этот же день в Лужниках – Кристина Агиллера. ( Для любителей классики другие имена: в одном зале  дирижирует Клаудио Аббадо, а в другом – Саймон Рэттл.)  Неприятно всем – и поклонникам, и промоутерам, и  артистам.

Я думаю, что мы с женой были единственными людьми в Москве, которые успели на оба концерта. Прослушав первое отделение в консерватории (Веберн и Бетховен) мы помчались в Дом Молодежи и, как ни странно успели к началу – концерт «Кроноса» из за повышенной секьюрити задержался на час.(Придется тут раскрыть карты – помимо моей действительной любви к этому роду музыки, у меня были и личные причины так торопиться: в Fine Art играет мой брат, а арранжировки для «Кроноса» делает мой сын).

Очевидно, публика у этих двух квартетов – совершенно разная. Квартеты Fine Art  и «Kronos»  -  это два разных мира. Они пересекаются, но лишь в какой-то небольшой части. Потому что «Файн Арт» – это прекрасные представители великой классической (или академической) традиции. В России были два великих квартета – Бетховена и Бородина. Оба уже практически не существуют, а других  квартетов подобного уровня в России пока не появилось. В Америке их много, и все они высшего класса: Джульярд-квартет, Эмерсон –квартет, Юпитер-квартет. Fine Art квартет – из первой пятерки.

В концерте в Малом зале консерватории прозвучал бетховенский квартет номер два, соль мажор. Великая музыка, воплощение гуманистической философии, яркий пример интегрированного развития, вырастания всей музыки из двух -трех интонационных зерен. Темы переплетаются, сталкиваются, противоборствуют, но мы знаем, что они обязательно в репризе вернутся в первоначальном виде, что вторая тема подчинится первой, жена обязательно убоится мужа своего, и все мироздание  будет существовать по первоначальным, самым главным заповедям, записанным на священных скрижалях много лет назад.

Бетховен – торжество конструкции, структуры, продуманной до мелочей. Ничего лишнего, все подчинено единому, все из одного, и одно – из всего. Эти бетховенские заветы продержались довольно долго, лет 150. Уже в 20 веке веке  Шостакович и Барток, Шенберг и Прокофьев, хотя и очень по-разному держались предписанных классиком правил, развивали первоначальный материал, сталкивали контрастирующие сегменты, и заставляли слушателя нутром почувствовать и поверить, что этот мир, хотя и жесток, но прекрасен, и все в этом мире взаимосвязано, и что гармония и красота обязательно победят хаос и безобразие, и ради этого стоит   жить и надеяться.

Но уже последние гуманисты прошлого века Джон Тавенер, Арво Пярт, Лигети, Шнитке, Губайдулина, Пендерецкий были не очень уверены в правоте Бетховена, в его позитивизме и европоцентризме, и все время сворачивали на разные боковые дорожки – индийские, китайские, грегорианские, электронные, додекафонные...

Кстати, вторым произведением в программе Fine Art Квартета прозвучал Квартет Антона фон Веберна, в творчестве которого конструкция одержала полную и тотальную победу над всем остальным – и над здравым смыслом тоже. Наверное, именно они, нововенцы, Шенберг, Берг, и Веберн будучи абсолютно гениальными людьми, (сразу три гения в одной компании – страшное сочетание!) довели классическую музыку до логического конца и завели ее в тупик, откуда уже идти вперед было некуда. А те, которые все же шли – Булез, Штокхаузен, Ксенакис  - пытались головой пробить стену, но только набили себе шишек. И сильно подорвали доверие аудитории к серьезной музыке.

Тем временем появились композиторы, которые спокойно залезали в соседние области, если так можно выразиться, с другой стороны, - со стороны развлекательной музыки. Курт Вайль был один из ярчайших, но еще был Леонард Бернстайн, Терри Райли, тот же Шнитке. А со стороны легкой музыки тоннель рыли  композитор Джордж Гершвин и гитарист Джон МакЛафлин, джазисты Орнет Колман и Джон Колтрейн, рок-группы «Пинк Флойд» и «Кинг Кримсон».

К концу двадцатого века тоннель был прорыт. Произошло слияние того и другого. Крупные фигуры нынешнего времени – это обязательное сочетание минимализма и Востока, электроники и алеаторики, классики, джаза и рока.

Именно это мы наблюдали на концерте квартета «Кронос». В программе «Кроноса» были Ливанец, Исландец, Мексиканец, а также большое сочинение Финна. Имена не важны, их не надо запоминать, да это и невозможно. Эти композиторы – лишь часть некоей профессиональной среды, их имя не имеет значения. Так же как мы не интересуемся именем иконописца, или именем разработчика компьютерной программы.

Это был не концерт Музыки, но Триумф Технологии. Сидящим в зале часто не было ясно, кто в настоящий момент играет, и играет ли вообще. Звук шел из мощных спикеров, и был великолепно замикширован, так, что визуально происходящее сильно отличалось от слышимого. Неожиданно возникали сильные стоны, крики и вопли и только сидящие близко, догадывались, что это делает финский баянист. Что-то там колдовал в углу финский программист-компьютерщик, и из колонок доносились то электронные, а то и совершенно бытовые звуки, или привычные барабаны, бас-гитары, медные инструменты.. Сознание постепенно переставало реагировать на тембральную новизну и сползало в область подсознательно-либидозную. Кто-то пытался аплодировать, показывая что понимает границы разделов, но толпа не подхватывала аплодисменты и была безмолвна.

Но звучало хорошо, и реакция зала не имела значения.. Зал «погружался» с удовольствием., под звуковым шатром было очень комфортно. Музыка не развивалась и не контрастировала, в ней не было диалектики и противоречий, но была лишь единая, протяженная, вечная жизнь, которая не начиналась и не кончалась – она просто текла перед нашими глазами, перед нашими ушами. Впрочем, стилистически эта музыка была безукоризненна, в ней не было швов и перепадов, она не отклонялась в другой стиль. Время полистилистики и коллажей кончилось, Шнитке устарел, а Арво Пярт вырвался вперед.

Ясно, что бетховенская модель мира окончательно похоронена. А может и временно – лет на сто. Возможно, устав от спецэффектов, люди когда-нибудь захотят вернуться к интегрированному развитию, к диалектике и задушевности.   Но это будет не скоро. Пока же модно и престижно слушать именно то, что предложил нам «Кронос- квартет» -  странную смесь восточной философии, западной технологии и театрального хэппенинга. Можно ли это назвать музыкой?

Вряд ли.

Представим себе, что они играют не на скрипках, а на расческах, что световых и лазерных эффектов еще больше, а на сцене танцуют, например, арабские бедуины вперемежку с японскими гейшами. Уверен - эффект будет еще сильней. И еще дальше от музыки.

Но нельзя не отдать должное и не признать колоссальную силу воздействия этого представления  (назвать это концертом язык не поворачивается.) Артисты из «Кроноса» – великие мастера своего дела. Конечно, они прежде всего прекрасные музыканты, и это слышно даже сквозь гул синтезаторов и семплеров. Конечно, за всем этим стоит весьма продуманная и четкая концепция, не только музыкальная, но и световая, психологическая, если хотите  идеологическая. Введение аудитории в транс равно чуду, отключение разума и включение чистой, не чем не замутненной перцепции – великое искусство. 

Это умеют некоторые музыканты. Это умел Джимми Хендрикс – кстати, кумир Дэвида Хэррингтона, идейного вождя и первого скрипача «Кроноса».Это умеет Джон Зорн. Это прекрасно умеет великий гитарист Джон Маклафлин по кличке Махавишну, один и последних великих гигантов, еще принадлежащий гуманистическому веку

Словом «crossover» можно назвать далеко не каждого композитора или исполнителя, даже если выступает  на этом промежуточном поле. Скажем, Гидон Кремер – натуральный представитель этого течения. А вот Сара Брайтман, которые все журналисты упрямо величают королевой crossover – никакая не crossover, а самая настоящая попса. Аккордеонист Киммо Похьянен – в любом случае crossover, даже если бы на его концерт пришли 50 человек в Малом зале консерватории. А пианист Евгений Кисин – классик с головы до ног, даже если он играет в зале для 5 тысяч человек.

Дело здесь наверное в энергетике, в особом наборе музыкальных генов, которые не так просто объяснить словами. И это нельзя придумать, нельзя подделать.Музыканты этого стиля – почти всегда молодые люди. И их слушатели молоды. Пока они не приходят в Большой зал консерватории и в оперный Театр и интуитивно чувствуют, что «круто», а что нет.

И как бы мы не сопротивлялись, мы, воспитанные на Бетховене, на европейских, иудеохристианских ценностях – будущее за ними. Это надо признать и относиться к этому спокойно. Нас все меньше и меньше. Продажа классических компакт- дисков катастрофически падает, новых записей почти не делают. Закрываются симфонические оркестры, сокращаются труппы оперных театров. Все меньше людей идет в музыкальные школы и вузы, и на Западе и в России. А зачем? Нет работы, нет применения. Очень много музыкантов в США стали программистами. Иногда – музыкальными програмистами, но от этого не легче.

После концерта 7  сентября в МДМ  мне стало ясно - двадцать первый век будет другим. И музыка в нем будет другая. Бороться с этим бесполезно. Впрочем, другой концерт в этот же вечер  в МЗК оставлял маленькую надежду, что тонкий ручеек классического искусства продолжит свое течение.

Ведь если Fine Art существует – значит это кому-то нужно?