Сайт Александра Журбина. Главная страница




Орфей и Эвридика

Зонг-опера в 2-х частях
Manchester Files, Bomba Music


Как это делалось в Америке

Захаров, 2001 г. 288 стр.


Эти и другие книги, диски и ноты вы можете приобрести с автографом А. Журбина

подробнее>>


Подписаться на новости:


Слушайте авторскую программу Александра Журбина

"Звуки Мюзикла" на радио "Орфей"!


 Архив программы Александра Журбина на НТВ-Мир "Мелодии на память".


















За Москву надо платить

– Поскольку мы беседуем в вашей новой квартире, которая находится в стадии ремонта, хочу спросить: не надоело вам переезжать? Вы ведь далеко не первый раз это делаете...

– Действительно, переезжать мне приходилось несколько раз в жизни. Конечно, это всегда большое событие. «Major shift», как говорят по-английски. Но если для нас переезд – очень важное и глобальное мероприятие, то американцы относятся к нему гораздо проще. Надо переехать – быстро собрались и поехали. Оставив на месте мебель, посуду, одежду, бытовую электронику – практически все. Ну, кроме картин, семейных реликвий, драгоценностей. Все остальное в новый дом покупается заново.

Но, честно говоря, мне переезжать уже совсем не хочется. Вот сейчас я опять сменил квартиру в Нью-Йорке и со дня на день перееду сюда. Пора бы успокоиться, да жизнь не дает.

– Переезжаете по-американски или по-русски?

– Думаю, что по-американски. Беру с собой только личный архив – бумаги, фотографии. Что касается стульев, столов, диванов – все это куплю заново здесь, в Москве, благо тут продают мебель со всего мира. Сейчас занимаюсь подбором диванов, украшений, люстр, ковров и прочего.

– Московские цены вас уже перестали смущать?

– Они, конечно, дикие. Но, с другой стороны, дело не в жадности продавцов. Аренда помещений и доставка вещей тоже стоят дорого. В Москве все дороже, потому что она удалена от мировых центров. Поэтому за Москву приходится платить.

– Но тут есть вещи, от которых даже деньги не спасут – ужасный климат, хамство обслуживающего персонала, невероятные пробки… После комфортной и политкорректной Америки вас это не раздражает?

– Конечно, здесь масса минусов. Но хамства можно избежать – жить в скорлупе, ни с кем не общаться. Пробки? Я езжу по Москве только в случае крайней необходимости.

– И как вам удается жить затворником?

– А куда мне ехать? Я свободный художник и никому не подчиняюсь. У меня нет начальства. Окончив аспирантуру, трудился официально в общей сложности год – был редактором на киностудии, преподавал. Не могу представить, что стал бы ходить в офис и сидеть там с девяти до шести… Но быть свободным тоже нелегко. А как раз это люди не всегда понимают. «Какой вы счастливый, вы не ходите на службу!» А ведь зарабатывать таким образом гораздо труднее. Я не получаю зарплату, а сам обеспечиваю себя.

– И надо сказать, неплохо…

– Сейчас да. Но были моменты, когда приходилось трудно. Каждый раз, проснувшись, думаешь, как сегодня заработать деньги – кому бы написать песню или музыку?

$10. 000 за фильм – копейки

– Одна из последних ваших работ – музыка к «Московской саге» мало кого оставила равнодушным.

– Спасибо. Действительно, я получил необыкновенное количество откликов на эту мою музыку. Видно, что-то и вправду она задела в сердцах зрителей. У меня ведь это далеко не первая работа в кино, а, кажется, пятьдесят первая. Но такого никогда не было.

– Наш зритель вообще избалованный в этом смысле – в советском кино ведь были настоящие музыкальные шедевры: взять хотя бы вашу музыку к «Эскадрону гусар летучих»… По-моему, и в российском кино музыка часто сильнее самой картины.

– Тут я с вами не соглашусь. Наоборот, считаю, наша киномузыка за последние 15 лет ужасно деградировала. Очень часто режиссеры стали приглашать не композиторов, а неких приблатненных гитаристов, которые имеют смутное представление о симфоническом оркестре, о гармонии или полифонии, зато очень лихо могут «сбацать» песню. Все это записывается в какой-то полудомашней студии с самодеятельными музыкантами и звукорежиссерами. Качество – ужасное. А в американских фильмах, к примеру, такого любительства никогда не допускается. Там всегда есть «мьюзик супервайзер» – человек, отвечающий за музыку в фильме – и за компиляцию, и за оригинальную. И он халтуры не пропустит – даже если режиссер будет очень просить. Ведь это его репутация, его служба. Профессионал обязательно настоит на настоящей записи, живом оркестре. И вы это всегда ощутите, даже не будучи специалистом. Чем лучше и дороже фильм (это не всегда совпадает, но, как правило, первого без второго не бывает), тем лучше в нем музыка. Стоимость музыки – 5 процентов бюджета фильма. Значит, в фильме за 100 миллионов долларов на нее потратят 5 миллионов. Представляете, что можно записать за 5 миллионов долларов? А у нас профессия «супервайзера» давно исчезла за ненадобностью. Любая киногруппа думает, что без этого легко обойтись. И обходятся. В пересчете на короткую дистанцию – все нормально. Зритель скушает. Но в пересчете на жизнь – урон трудно подсчитать.

– А лично для вас киномузыка – благодарный труд, в финансовом смысле?

– Я вам скажу так: в советские времена я писал музыку для кино лет пятнадцать, с середины 70-х. Это считалось очень хорошей работой. Но там существовали твердые расценки, установленные Министерством культуры. Платили, скажем, две с половиной тысячи за картину и три с половиной – за музыкальный фильм. По тем временам – огромные деньги, «Жигули» стоили 4–5 тысяч. А тогда в России человек с машиной и квартирой считался богачом. Сейчас все изменилось, в том числе и цены в кинопроизводстве. Сейчас композитор может просить столько, сколько ему хочется. Не договорился – до свидания. Абсолютно рыночные отношения. Но суммы, конечно, смехотворные. Лучшие американские композиторы уровня покойного Джерри Голдсмита («Основной инстинкт», «Чужой». – Авт.) и Джона Уильямса («Гарри Поттер», «Звездные войны») получают 1,3 миллиона долларов за фильм. Это действительно очень большие деньги, если учесть, что в год они делают не одну картину. А в России с трудом выбиваешь десять тысяч долларов, и на тебя смотрят как на наглеца… Но все же Россия стала на путь капитализма, и я уверен, что он в конце концов победит.

Америке хватает своих композиторов

– Не жалеете, что вернулись?

– Нет, притом что здесь меньше платят, а также ужасный климат, пробки и прочие вещи, о которых мы говорили, здесь я имею больше возможностей реализоваться творчески. А для меня это важнее всего. Пусть меньше платят, но зато я сочиняю музыку к фильмам. А в Америке мне этого никто не предлагает – там своих композиторов хватает. Там я просто живу, пишу для себя. Здесь же я бесконечно работаю для театра. Сейчас еду на премьеру в Пермь, потом в Екатеринбург, Новосибирск… Вся страна, вся Россия ставит мои произведения – что может быть радостнее для человека моей профессии? В Америке же у меня один проект развивается пять лет и никак не разовьется… Потому что у меня нет там имени, спонсоров, влюбленных в меня режиссеров.

– В общем, где родился, там и пригодился?

– На самом деле эта пословица неправильная. Всегда ее опровергаю – тем более что я родился в Ташкенте, куда уехала из столицы в эвакуацию моя мама. В Москве появился уже в зрелом возрасте, лет в 20… Что же, мне теперь в Узбекистан возвращаться? Там ведь даже по-русски теперь мало кто говорит.

– Знаю, что вы были свидетелем сильного ташкентского землетрясения в 66-м. А что конкретно запомнилось?

– В двухэтажном доме, где я жил с родителями, образовались трещины, посыпалась штукатурка. Папа, мама, брат и я поставили на улице кровати и довольно долго ночевали под открытым небом. Мы вполне комфортно себя чувствовали – в Ташкенте ведь тепло. По городу ходили жуткие слухи – говорили, что скоро мы все провалимся в кипящее озеро. Вот это было страшно! Да, действительно, то землетрясение запомнилось на всю жизнь. Оно как бы открыло цепь катастроф, которые мне в жизни довелось пережить – включая теракт в Израиле, произошедший на моих глазах, наводнение в Ленинграде, землетрясение в Калифорнии и, конечно, 11 сентября в Нью-Йорке, когда я находился в момент удара буквально в пятидесяти метрах от Всемирного торгового центра, в метро.

– Читала, что тогда пострадал ваш офис. Насколько серьезно?

– Самолет упал в ста метрах от моего офиса, на крышу соседнего здания. В офисе выбило стекла, помещение наполнилось гарью. Тут же прибежали пожарные, сломали дверь, обдали из брандспойтов мои бумаги – все они промокли и пропали к чертям… На крыше дома нашли кусок крыла упавшего самолета. Я не пострадал физически, и мой офис до сих пор жив – но психологически удар был страшный. Меня часто спрашивают, не из-за теракта ли я уехал. Нет. Я это воспринял символически, как намек Бога: нечего тебе здесь сидеть, возвращайся домой. Последнее событие особенно потрясло и привело к некоему нервному шоку, который, я думаю, никогда не пройдет.

В непогоду прячусь под одеялом

– В Америке сейчас живет ваш сын Лева, тоже композитор. А ведь вы не хотели, чтобы он пошел по вашим стопам. Почему?

– Есть большая разница, как людей творческой профессии воспринимают в России и в Америке. У нас к художнику, танцору, артисту относятся с почтением. Неважно, что вы написали или где сыграли. А в Америке ценят прежде всего успех. Только за профессию уважать не будут. Если ты Аль Пачино или Шварценеггер – отлично. А если артист, который снялся в паре эпизодов – ты никому не интересен. Поэтому я предлагал сыну стать юристом или доктором. В Америке даже средний доктор или юрист всегда зарабатывает хорошие деньги, живет в прекрасном доме, имеет престижный автомобиль и отдыхает в лучших местах мира. Ему всю жизнь гарантирован неплохой доход.

Средний же композитор в Америке будет абсолютно нищ. Я знаю массу американских актеров 50–60 лет, которые нигде так и не снялись… Жизнь прошла зря. Именно поэтому я немножко боялся за своего сына. Но он уверенно сказал: «Я хочу делать то, что мне нравится». И на самом деле, тьфу-тьфу, дела у него идут очень хорошо. Он пишет музыку для ведущих американских исполнителей (Кронос-Квартет, Йо-Йо Ма и других), фильмов – в общем, делает карьеру в этом непростом мире.

– Но хотя бы жена Ирэна Львовна в Москве с вами?

– Нет, она сейчас со мной в Нью-Йорке. Но более чем на два месяца мы не расстаемся. Это у меня там нет работы, а она очень занята. Моя вторая половина Ирэна Львовна Гинзбург-Журбина – очень яркая и талантливая женщина. Уж не говоря о том, что она красавица с потрясающей фигурой и зелеными глазами. Мы вместе почти 30 лет, и, хотя у нас бывали непростые моменты, я с ней очень счастлив. Ирэна – поэт, писатель, переводчик. Перевела на русский язык с немецкого огромное количество стихов, пошла по стопам своего отца, великого переводчика Льва Гинзбурга. Мы с ней написали немало хороших песен, в том числе и для фильмов – «Лошадка Жизнь», «Все к лучшему», «Неужели».

Когда мы вместе – это бесконечная радость, когда разлучаемся – все равно каждый день или разговариваем, или переписываемся. Не буду говорить слишком много хорошего, боюсь сглазить, но пока все нормально. Было бы здоровье…

– Правда, что вы забываете поздравлять близких с днями рождения и другими праздниками?

– Дни рождения жены, сына, папы, мамы и брата никогда не забываю. Но что касается друзей и знакомых, тут я действительно очень плох. Никогда никого не поздравляю ни с Новым годом, ни с другими праздниками, не посылаю открыток и телеграмм. Просто не вижу в этом необходимости. Мне кажется, это все натянуто. К тому же люди под предлогом поздравления норовят чего-нибудь попросить…

– Несмотря на открытость и общительность, есть в вас какая-то аутичность. к примеру, с трудом уговорила вас на личную встречу.

– Да, я люблю уйти в себя, закрыться и считаю: одиночество – вещь великолепная и плодотворная. Люблю, особенно если плохая погода, спрятаться под одеялом и никого не видеть. Но (вздыхает) жизнь устроена так, что надолго не спрячешься. Как учил Ленин, нельзя быть свободным от общества. Поэтому стараюсь быть социабельным.

– И все же с малознакомыми людьми предпочитаете общаться по Интернету?

– Общение через Интернет – лучшее, что придумало человечество. E-mail не напрягает, письмо терпеливо ждет своей участи в почтовом ящике. Хочешь – не отвечай. Или ответь не спеша. Или вообще поставь запрет на письма от этого адресата и больше никогда о нем не вспоминай... Главное – свобода выбора!

4 забавных факта

Почти 30 лет Александр Журбин был заядлым курильщиком, но 1 января 2000 года дымить бросил. Это случилось в «Самоваре», русском ресторане Нью-Йорка, где композитор провел новогоднюю ночь. Кстати, жена Журбина Ирэна Львовна курит. Уговоры мужа пока на нее не действуют.

Композитор не любит животных. А потому в его новой квартире нет ни собак, ни кошек, ни попугаев, ни рыбок. «Меня интересует и волнует только то, что сделано человеком», – утверждает Журбин.

У Александра Борисовича есть несколько любимых городов. Это Лиссабон, Сан-Франциско, Сидней и Санкт-Петербург. Однако сочинять он предпочитает только в двух городах, не входящих в этот список – в Нью-Йорке и Москве.

Долгие годы Журбин учил немецкий язык, но в результате едва понимает его. А вот английский, на котором сейчас говорит, читает и пишет совершенно свободно, никогда специально не изучал.

Надежда Келлер
Собеседник, №14 12.04.2005
Адрес статьи: http://www.sobesednik.ru/issues/62/rubr/1100/person/?1328

назад

© Александр Журбин, 2005 г.


 

Разработка сайта ИА Престиж