20.08.2009

"Не бывает плохих жанров, бывает плохая музыка" // Босс №08-09 (2009 г.)

Александр ЖУРБИН: не бывает плохих жанров, бывает плохая музыка

---

Александр Журбин — композитор знаковый, чье творчество любимо людьми разных поколений, живущими во всех уголка земного шара. И, кажется, нет жанра, в котором бы он не работал — это и академическая музыка, и эстрада, и, конечно, музыкальный театр, которому Александр Журбин давно и навсегда отдал свое сердце.

— Александр Борисович, когда вы поняли, что ваша жизнь и судьба будут связаны с музыкой?

— Моя семья не была музыкальной. Мама, правда, любила петь, но делала это исключительно для собственного удовольствия. Кстати, мама и сейчас хорошо поет, хотя ей уже 89 лет. А отец был инженером и очень далек от искусства. Так что в первые годы моей жизни ничто не предвещало, что я стану музыкантом. Тем не менее родители отдали меня в музыкальную школу, но вовсе не потому, что я проявлял какие-то исключительные способности — в то время в интеллигентных семьях было принято, чтобы ребенок учился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.

С музыкальной школой вышла довольно комическая история. Я очень хотел учиться играть на пианино, но дома этого инструмента у нас не было, стоил он дорого, и родители, люди небольшого достатка, не могли позволить себе его купить. Правда, спустя несколько лет пианино в нашем доме все-таки появилось, но играть на нем я выучился уже самостоятельно. В музыкальной же школе я учился по классу виолончели.

Первое время мое обучение музыке носило довольно безобидный характер. Однако лет в десять-одиннадцать я вдруг страстно увлекся музыкой. Как вспоминают мои родители, это увлечение было настолько сильным, что я перестал гулять во дворе, играть в футбол, словом, забросил все мальчишеские забавы — меня просто невозможно было оттащить от инструмента.

Мое детство — это первое послевоенное десятилетие, в то время в стране появились первые стереофонические проигрыватели, купили такой и мы. Так началась моя одержимость музыкальными пластинками, которые я слушал как безумный. Чуть позже к музыкальным увлечениям прибавилось еще одно. Я рос очень читающим мальчиком, и в какой-то момент стал запоем читать биографии великих композиторов и музыкантов. Таких книг у меня было великое множество, я умудрялся доставать их через все доступные мне каналы.

Так что я еще в детстве пошел по этой дорожке и с удовольствием хожу по ней до сих пор. Видимо, какой-то музыкальный ген был заложен во мне. И знаете, меня это очень удивляет: повторюсь, я рос не в творческой семье, и, насколько я могу судить о своей родословной, никто из моих предков никогда не проявлял каких-то художественных талантов. Правда, в моем и следующих поколениях появилось довольно много людей, занимающихся музыкой, поэзией, живописью.

— Наверное, вы имеете в виду свою супругу Ирину и сына Льва?

— Да, их в первую очередь. Мне очень повезло — у меня замечательная жена. Мы с Ириной вместе уже 32 года, нашему сыну 31 год, а недавно, не могу не поделиться своей радостью, у нас родился внук — Вениамин.

Ирина — важнейший человек в моей жизни, моя первая слушательница, главная советчица и, можно сказать, партнер по творчеству. Вместе мы написали огромное множество песен, в том числе для кино и для театра. Ирина не профессиональный музыкант (она поэт, писатель, переводчик), но она очень тонко чувствует музыку. Все свои произведения я в первую очередь играю ей, и, если вижу, что жена хмурится, — бегу переделывать.

А Лева — моя гордость. Он очень талантливый мальчик. Сын тоже композитор и, мне кажется, значительно более одаренный, чем я. Лева — американец, вот уже 20 лет он живет в США, там и работает. Но в то же время он очень любит Россию. Лев сотрудничает с великими музыкантами, например с виолончелистом Йо-Йо Ма, «Кронос-квартетом». Он пишет музыку для кино, причем теперь уже для очень серьезных фильмов — сын дважды работал с Френсисом Фордом Копполой.

— Ваше творчество всегда развивалось в двух направлениях. С одной стороны — серьезная музыка, академические жанры, с другой — эстрада. Как так получилось?

— Вы правильно заметили, я действительно принадлежу к довольно редкой категории композиторов, которые умудряются писать и академическую музыку, и эстрадные композиции. Большинство моих коллег по цеху предпочитает сосредотачиваться на чем-то одном. Впрочем, все мы знаем исключения из этого правила, назову лишь несколько имен: Леонард Бернстайн, Андрей Петров, Арно Бабаджанян, Андрей Эшпай.

Что касается меня, то эти два направления моего творчества всегда развивались параллельно. Знаете, я люблю говорить одну фразу, довольно банальную, но справедливую: «Не бывает плохих жанров, бывает плохая музыка». В любом жанре, в том числе и в серьезной музыке, можно найти слабые произведения. То, что музыка академическая, не гарантирует, что она качественная. И здесь довольно много бездарных композиторов. Более того, и у великих бывают неудачи — даже у Моцарта, даже у Чайковского, даже у Рахманинова.

И не стоит презрительно относиться к эстраде как к «низкому» жанру. Да, в ней много банального, пошлого, бездарного. Но в ней же встречаются и величайшие шедевры музыкального искусства.

Как так получилось? Мне кажется, это началось в самом начале моей творческой жизни. Мое музыкальное образование построено на классике. Как классический музыкант я учился сначала в музыкальной школе, затем в Ташкентской консерватории и Российской академии музыки имени Гнесиных, аспирантуре Ленинградской консерватории. Однако, любя серьезную музыку, я всегда живо интересовался эстрадой. Как я уже говорил, еще мальчишкой я самостоятельно выучился играть на фортепиано и стал главным пианистом на наших школьных вечеринках. Наверное, так вышло потому, что я с лету мог сыграть любую модную песенку тех времен. Популярную музыку я полюбил еще в детстве, и вполне объяснимо, что в конце концов я стал ее писать.

— Слава пришла к вам в 29 лет вместе с рок-оперой «Орфей и Эвридика». Прошли годы, и вы написали очень много других значимых музыкальных произведений, но по-прежнему, говоря о вашем творчестве, люди в первую очередь упоминают «Орфея и Эвридику». Вам не обидно за другие работы?

— Такая участь постигает некоторых композиторов. Феликс Мендельсон написал очень много произведений, но большинство людей знают его только как автора Свадебного марша. Автор «Бесаме мучо» Консуэло Веласкес (я, кстати, с ней однажды встречался) создала огромное множество песен, сонат, ораторий и симфоний. Однако в историю она вошла как автор одной-единственной песни, написанной ею, кстати, в очень юном возрасте.

«Орфея и Эвридику» я создал 34 года назад, в 1975 году. С тех пор, как вы верно заметили, я написал довольно много произведений — на мой взгляд, гораздо лучших, чем «Орфей». У меня есть масса других вещей для музыкального театра. И тем не менее, когда люди говорят «Александр Журбин», они в первую очередь вспоминают меня как автора первой советской рок-оперы «Орфей и Эвридика».

Я и не думаю обижаться. В конце концов я действительно автор первой русской рок-оперы. Мне за нее не стыдно — это хорошая и интересная музыка. «Орфея и Эвридику» до сих пор играют в том самом коллективе, где она была впервые поставлена 34 года назад — в Санкт-Петербургском театре «Рок-опера». Там даже задействованы некоторые артисты, которые участвовали в первых постановках. По большому счету, думаю, мне очень повезло с этой рок-оперой. Хотя для меня лично тот этап давно пройден.

— Считается, что «Орфей и Эвридика» положила начало российским мюзиклам. С тех пор вы очень увлеченно работаете для музыкального театра. Чем он вас так привлекает?

— Очень давно, еще совсем молодым человеком, я понял, что музыкальный театр нравится мне больше всего на свете. Да, я пишу симфоническую музыку, песни, музыку для кино, то есть фактически работаю во всех музыкальных жанрах, однако музыкальный театр всегда стоит у меня на первом месте.

Это уникальное искусство. В нем сочетаются практически все возможные формы художественного творчества: литература, поэзия, пение, музыка, балет, актерское искусство, режиссура, даже архитектура и живопись. И все слито воедино. Мне ужасно нравится участвовать в создании таких синкретических произведений.

— Вы, пожалуй, единственный российский композитор, который пишет мюзиклы на великие литературные произведения — по Достоевскому, Набокову, Пастернаку, Шекспиру… Не боитесь замахиваться на классиков?

— О, это мое ноу-хау. Дело в том, что я один из немногих в России людей, кто понимает, что такое мюзикл. Мюзикл — серьезный жанр музыкального театра, имеющий огромную историю и солидный возраст: более 100 лет. И, вопреки принятому у нас мнению, мюзикл — не легкий жанр, его авторы могут погружаться в самые разнообразные темы, в том числе и тяжелые. В России к мюзиклу относятся как к довольно поверхностному и исключительно развлекательному искусству, путают его с другим жанром музыкального театра — веселой и беспечной опереттой, где, конечно, не должно и не может быть никакой трагедии.

В мюзикле же, напротив, могут происходить мрачные и трагические события, его герои часто страдают, болеют, погибают — вспомним «Вестсайдскую историю» Бернстайна. И очень часто мюзиклы создаются по великим литературным произведениям. Например, неявный первоисточник той же самой «Вестсайдской истории» — «Ромео и Джульетта» Шекспира, а «Человека из Ламанчи» — «Дон Кихот» Сервантеса.

— Вы написали музыку более чем к 50 фильмам, многие ваши мелодии, как, например, песня «Тучи в голубом» к «Московской саге» стали хитами. Тем не менее вы неоднократно подчеркивали, что работа для кино для вас вторична. Почему?

— Понимаете, для композитора есть два вида фильмов — музыкальные и «просто кино». 99% фильмов это «просто кино», ведь музыкальных картин снимается крайне мало.

Работать над музыкальным фильмом для композитора — огромное удовольствие. У меня такое счастье было три раза в жизни — это одноименный фильм по моему мюзиклу «Биндюжник и король» и фильмы «Солнце в авоське» и «Бедная Маша». В музыкальной картине композитор — главная фигура в кинопроцессе, это он говорит режиссеру, что надо делать. Более того, при работе над музыкальной картиной сначала записывается «чистовая» фонограмма — музыка, сольные партии, танцевальные номера, а потом уже начинаются съемки самого фильма.

В случае с «просто кино» происходит так: режиссер сначала делает фильм, потом появляется композитор, и режиссер ему говорит: «Вот материал, посмотри. У тебя два-три дня, чтобы быстренько написать сюда музыку». Относиться к такой работе как к серьезному творчеству довольно трудно. Правда, бывают и исключения. Вот вы упомянули «Московскую сагу», это был длинный многосерийный телефильм. Снимался он долго, без спешки, поэтому мне удалось создать для картины большие и серьезные музыкальные треки. Но такое встречается редко.

Сегодня я осторожно отношусь к предложениям написать музыку для фильмов, особенно если меня зовут в сериалы. Не хочу употреблять слово «халтура», но там очень много, скажем так, ремесленных работ. Все надо делать быстро, в спешке. Более того, очень часто режиссеру нужен не композитор, а саунд-дизайнер. Мне это неинтересно, я хочу писать настоящую музыку.

— Современную российскую эстраду сегодня не ругает только ленивый. Но ничего так и не меняется. Почему?

— Я считаю, что у нас на эстраде сложилась нездоровая ситуация. Существует несколько продюсеров, которые диктуют основные правила на российской эстраде. Они, безусловно, хорошие профессионалы, умеют раскручивать певцов и песни, они знают публику, обладают деловой хваткой. Но при этом они еще и композиторы, их песни в основном и поют наши исполнители. И это не самое плохое, в конце концов некоторые из этих произведений очень неплохи. Но ведь в стране есть множество других талантливых композиторов, которые не являются продюсерами, и их произведений мы не знаем. Их не подпускают к исполнителям. Это во-первых.

Во-вторых, мы забыли, что эстрада — это не только певец или певица, не только его (или ее) голос и харизма, это и то, что исполнитель поет — песня. А песня определяет практически все. Если бы в самом начале своей карьеры Алла Пугачева не спела «Арлекино», а потом не исполнила бы песни Раймонда Паулса, она не стала бы гранд-дамой нашей эстрады. Певца делают его песни. В России это, к сожалению, недооценивается.

— Сегодня в нашей стране серьезная музыка — и классическая, и современная — очень мало востребована публикой, радио, телевидением. С чем, на ваш взгляд, связано ее сегодняшнее забвение, и есть ли у серьезной музыки будущее?

— Да, ситуация здесь, конечно, мрачная, причем не только в России. Продажа CD серьезной музыки во всем мире сократилась в разы. Фирмы грамзаписи одна за другой разоряются. Более того, я вам сейчас расскажу страшную историю. Америка — страна, очень любящая классическую музыку, воспитанная на ней. В США на концерты классической музыки всегда собираются полные залы. Но даже там продажа CD упала настолько сильно, что это привело к закрытию известнейших фирм грамзаписи и торговых сетей. Отчасти, конечно, в этом виноват Интернет, где записи выложены в свободном доступе (кстати, именно по этой причине во всем мире сейчас закрываются нотные магазины). Но, конечно, не последнюю роль сыграло и падение интереса общества к серьезной музыке.

Тем не менее я остаюсь оптимистом и верю, что это искусство все-таки не умрет, серьезная музыка обязательно должна возродиться. Другое дело, что сейчас есть большая проблема с композиторами, ее пишущими. У меня на этот счет своя теория. Думаю, что в ХХ веке мы пошли по неправильному пути. Тогда в мире было несколько очень мощных авангардных лидеров (сначала Арнольд Шёнберг, а позже Карлхайнц Штокхаузен, например), настолько харизматичных, что они увлекли своими взглядами огромное число людей. Это привело к катастрофе: сегодня все консерватории мира учат студентов писать авангардную музыку, другую уже почти никто не создает — нормальная музыка считается немодной. Мы забыли, что авангардная музыка предназначена для узкого круга людей, ее понимают единицы. И именно поэтому сегодня концерты современной академической музыки собирают так мало слушателей.

— В связи с этим возникает другой вопрос. В советское время искусство находилось под жестким идеологическим прессом, но тогда создавалось значительно больше хороших и качественных произведений, чем сегодня. Та же академическая музыка всегда находила своего слушателя и была интересна многим. Получается, что идеологическая диктатура не мешает творчеству, а, может быть, даже стимулирует его?

— Вы коснулись очень интересной темы, к которой я, кстати, сам не раз обращался в своих книгах. Думаю, что однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя.

Вы правы, это удивительно: да, у нас было тоталитарное государство, свобода граждан была ограничена, на художников оказывалось идеологическое давление. Но тогда художники творили и создавали блестящие произведения. Только подумайте, сколько шедевров у нас создано хотя бы с 1930 по 1990 год! Это и «Мастер и Маргарита», и «Доктор Живаго», и симфонии Шостаковича, и еще многое-многое другое. И вот после 1990 года пришла долгожданная свобода, все стало можно. Только вот новых шедевров за это время так и не появилось.

— Может, потому, что они стали не нужны обществу?

— В том-то и дело. Мы начали слушать легкую музыку, читать книжки в ярких обложках, смотреть глупые фильмы. Общество стало другим, поверхностным. Попробуйте заставить сегодняшнего молодого человека прочитать «Доктора Живаго», он просто не сможет его осилить!

Я ни в коем случае не призываю вернуться в советское время. Я хочу быть свободным и избавленным от идеологического давления. Говорю о другом: трудности художнику действительно нужны, не обязательно идеологические. На Винсента ван Гога никто не давил, но его угнетала нищета, неприязнь общества к его картинам, неприятие им самим своей среды. И, может быть, именно благодаря этому, или противясь этому, он и стал великим художником.

— Вы уехали в США именно потому, что не хотели жить при тоталитарном режиме, или на то были другие причины?

— Я уехал в 1990 году, когда советская власть фактически закончилась и идеологического давления уже не было. И я не эмигрировал, а уехал по рабочей визе — тогда это было уже можно. Оставил здесь квартиру, сохранил гражданство и искренне полагал, что через три года (именно на столько лет у меня был контракт) вернусь. Но вышло так, что в Америке я прожил 12 лет.

Я и сегодня частично живу в США — там мой сын и его семья. Но мой дом в России. В США я понял, что мое место в России — здесь моя среда, мое творчество, и только здесь я могу работать. За 12 лет, проведенных в Америке, я написал очень мало музыки.

— Судьбы многих наших современников, бывших россиян и людей творческих профессий, в Америке печальны. Они живут там много лет и занимаются всем чем угодно, но только не искусством. Как художники в США они не нужны. Почему же эти люди не возвращаются на родину?

— Это связано с множеством жизненных обстоятельств. У кого-то там живут родители-пенсионеры, которых нельзя бросить, кто-то не может расстаться с детьми. Еще одна очень распространенная причина — ложно понятая гордость. Это придуманное мной понятие, сейчас его поясню: не всякий найдет в себе силы признать свое поражение в США и вернуться в Россию.

Я и сам с этим столкнулся: когда закончился мой первый контракт, я пытался писать в США музыку для кино и театра. Обращался в сотню звукозаписывающих студий, кинокомпаний, продюсерских организаций, театров. Не получилось. Пришлось заниматься продюсированием, преподаванием, даже журналистикой — только не музыкой. Тогда понял, что пора возвращаться на Родину.

Вообще, по моим наблюдениям, в Америке хорошо устраиваются россияне четырех творческих профессий. Во-первых, музыканты-классики, особенно струнники. У нас очень хорошая школа, которая почти не отличается от американской, российских скрипачей, альтистов, виолончелистов оркестры США берут с огромным удовольствием. Во-вторых, оперные певцы. В Метрополитен-опера работает множество наших вокалистов, начиная от мега-звезд Дмитрия Хворостовского и Анны Нетребко и заканчивая десятками неизвестных нам исполнителей. В-третьих, конечно, классический балет. Здесь у русских безусловный приоритет. А четвертая востребованная категория — цирковые артисты.

Вот и все, все остальные в США не нужны. За редким исключением, наши писатели, композиторы, художники, актеры, режиссеры очень плохо там приживаются.

— Последний вопрос, конечно, банальный, но, думается, многим нашим читателям ответ на него будет интересен. Каковы ваши творческие планы?

— Знаете, как говорят: «Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах». Не хочется мне этого делать Я человек суеверный и, как многие из нас, не люблю делиться своими замыслами. Впрочем, об одной вещи, очень для меня важной, все-таки скажу. В будущем году у меня случится некая дата, не будем уточнять, какая именно — те, кто немного знаком с моей биографией, догадаются. Так вот, к этой дате осенью 2010 года я хочу устроить большой фестиваль своего творчества. Думаю, это прекрасный повод для того, чтобы подвести предварительные итоги своей творческой жизни. На фестивале произойдут десятки самых разнообразных событий — и театральные премьеры, и концерты, где будет исполнена моя серьезная музыка, песни, произведения, написанные для детей. Словом, я хочу показать свое творчество в максимальном объеме, в том числе сыграть и те свои сочинения, которые никогда нигде не звучали (а у меня очень много таких работ). Вот давайте мы сначала все это озвучим, а потом уже будем говорить о моем творчестве более подробно.

---

Александр Борисович Журбин — композитор, заслуженный деятель искусств РФ, лауреат международных и всесоюзных премий, член Союза композиторов, Союза кинематографистов, Союза театральных деятелей и Союза писателей.

Родился в г. Ташкенте. Окончил Ташкентскую консерваторию по классу виолончели, затем — Российскую Академию музыки им. Гнесиных по классу композиции и аспирантуру Ленинградской консерватории.

А. Журбин много работает в жанре академической музыки. Среди творческих удач — три симфонии (1969, 1970 и 1995 годы), концерт для фортепиано с оркестром (1972 год), для альта с оркестром (1974 год), для виолончели с оркестром (1995 год), для скрипки с оркестром (1999 год), два квартета, фортепианный квинтет, сонаты, камерная музыка, вокальные циклы, оратории, кантаты.

Автор трех балетов («Красная птица», «Женитьба», «Западня»), восьми опер («Орфей и Эвридика», «Разбитое зеркало», «Луна и детектив», «Нетерпение», «Фьоренца», Good health to the Tzar, «Униженные и оскорбленные», «Король и его три дочери») и более 30 мюзиклов, среди которых наиболее известны «Пенелопа», «Мымра», «Стакан воды», «Биндюжник и король», «Блуждающие звезды», «Камера обскура».

Композитор трудится и в жанре эстрадной музыки, среди его самых популярных песен «Мольба», «Песня о счастье», «Лошадка — жизнь», «Все к лучшему», «Послевоенное танго». Также он написал музыку более чем к 50 художественным фильмам.

А. Журбин — автор четырех книг.

Женат. Супруга — Ирина Гинзбург-Журбина, поэт, писатель, переводчик. Сын Лев Журбин — композитор, аранжировщик, альтист, скрипач, дирижер.

Постоянный адрес интервью: http://www.bossmag.ru/view.php?id=4359 .

назад